Натан Ингландер - О чем мы говорим, когда мы говорим об Анне Франк

— Деб, я серьезно. Как ты могла знать и не сказать мне?

Деб подходит, передает мне косяк. Выдувает дым мне в лицо — без агрессии, просто так.

— Я узнала всего пять дней назад. Естественно, я собиралась тебе сказать. Просто гадала, как лучше завести разговор, или, может, сначала мне самой поговорить с Треви, дать ему шанс.

— Шанс на что? — спрашиваю я.

— Шанс, что он сохранит это в секрете между нами. Я хотела объяснить ему: он заслужит мое доверие, заслужит прощение, если пообещает, что больше не будет.

— Но он мой сын, — говорю я. — Я его отец. Пусть это его секрет, у нас тоже должен быть двойной секрет — между мной и тобой. Я всегда должен быть в курсе его секретов, но прикидываться, что ничего не знаю.

— Двойной — чего? Повтори еще раз, — говорит Марк, пытаясь уловить нить беседы. Я пропускаю его слова мимо ушей.

— Ведь у нас с тобой так принято, — говорю я Деб. — У нас всегда так было. — И (я ведь в отчаянии, я уже ни в чем не уверен), уточняю: — Или не было?

Понимаете, мы с Деб доверяем друг дружке абсолютно. И, кажется, еще никогда в моей жизни столько не зависело от ответа на один-единственный вопрос. Если и зависело, то давным-давно. Я пытаюсь прочесть чувства Деб по ее лицу. А в ее голове происходит какая-то сложная работа, подбор нужных слов. И тут Деб просто садится на пол, у моих ног.

— О господи, — выдыхает она. — Как я удолбалась, финиш. В одну секунду — и начинает хихикать. — Время бежит. — И тут же, совершенно серьезно: — Жид по веревочке бежит. О господи, у меня совсем крыша поехала.

— Зря мы вас не предупредили, — говорит Шошана.

Пока она произносит эту фразу, я держу во рту дым и пытаюсь прогнать паранойю, которую пробудили во мне ее слова. Марк отбирает у меня косяк, передает Шошане — строго блюдет очередность.

— Не предупредили? О чем? — говорю я фальцетом. В носу все еще сладко от дыма.

— Это не та марихуана, которой баловались наши отцы. Уровень активных веществ совсем другой. Эта… как лучше сказать… ну, помнишь траву нашей юности? Одна затяжка нынешней травой с гидропонической фермы — все равно, что фунт старой.

— Ага, сам чувствую, — говорю я. И действительно, чувствую, недрами тела. И сажусь на пол рядом с Деб, и беру ее руки в свои. Мне хорошо. Не знаю, сказал я это себе или вслух. Пробую повторить, делаю усилие: давай вслух.

— Мне хорошо, — говорю я.

— Я ее нашла в корзине с грязным бельем, — говорит Деб. — Траву, вот где я траву взяла.

— В корзине? — переспрашивает Шошана.

— Так мыслят мальчики-подростки: для них лучшего тайника быть не может, — растолковывает Деб. — Чистая одежда появляется в его спальне сама собой, уже аккуратно сложенная, он и не догадывается, что бельевую корзину кто-то опорожняет. Для него это самый заброшенный, самый глухой уголок планеты. Короче, — продолжает Деб, — на самом дне я нашла банку от Altoids. Травы — до краев и с верхом, — Деб стискивает мои пальцы. — Мир?

— Мир, — говорю я. И действительно, возвращается ощущение, что мы с Деб — одна команда, вдвоем против всех. Потому что Деб, получив от Шошаны косяк, спрашивает:

— А ты уверена, что вам разрешено курить траву, которая хранилась в банке от некошерных пастилок? Серьезно, я же не знаю, можно вам или нет.

Хм, я и сам это подумал — а Деб сказала вслух.

— Она и на Фейсбуке бывает, — говорю я. — Это тоже не разрешено, я уверен. Какие нехорошие хасидим, — говорю я, и все мы хохочем. Без удержу.

— Во-первых и в-главных, мы ее не едим. Мы ее курим. И вообще, это же холодный контакт, все равно вреда не будет, наверно, — говорит Шошана.

— Холодный контакт? — спрашиваю я.

— Да это, — откликается Шошана. — Не бери в голову, встань-ка лучше. Живей-живей. — Они оба протягивают нам руки, помогают подняться с пола. — Давайте опять сядем за стол, — велит Шошана. И вот мы снова сидим за столом, вчетвером.

— Вот что я вам скажу, — говорит Марк, — знаете, что больше всего достает хасидов во внешнем мире? Даже мучительнее, чем всякие там грубости? Жандармский надзор со стороны простых граждан, вот что. Серьезно говорю: куда мы ни придем, нас все контролируют. Добровольные помощники полиции. Готовы арестовать нас за преступления против религии.

— И ведь совсем незнакомые люди! — подхватывает Шошана. — Вот на днях, тут недалеко, едем из аэропорта… Йури свернул к «Макдоналдсу», хотел в туалет зайти. А в дверях его перехватил какой-то дядя в кепке дальнобойщика и спрашивает: «Э, брат, а вам разве сюда можно?» Вот так вот запросто.

— Не может быть! — восклицает Деб.

— Может, — говорит Шошана.

— Учтите, я могу понять, почему люди так себя ведут, — говорит Марк. — Соблазн огромный. Знаете, у нас в Иерусалиме есть мормоны. У них там база. Семинария. Правило — договоренность с властями — такое: им разрешено иметь свою базу, но не разрешено разводить пропаганду. Нельзя никого обращать в свою веру. Короче, у меня среди них есть деловой партнер.

— Он из Юты? — спрашивает Деб.

— Из Айдахо. Его зовут Джебедия, правда-правда. Можете поверить?

— Нет, Йерухам и Шошана, — говорю я. — «Джебедия» — очень странное имя.

Марк поднимает бровь и передает мне остаток косяка. Даже не спрашивая разрешения, встает, берет банку, лезет в сумку своей жены за другим тампоном. Обжился у меня дома, точно у себя. Я слегка задет его поведением, еще больше, чем его фокусами с белым хлебом: во дает, пришел в гости и выкурил всю траву нашего сына. У Деб, наверно, возникла та же мысль. Деб говорит:

— Когда вы доскажете, я пошлю Треву СМС, подстрою так, чтобы он нескоро вернулся.

— Лучше бы нескоро, — вторю я.

— Вообще-то я ему прикажу: «После тренировки — сразу домой». Или нет: напишу, что разрешаю ему поужинать с друзьями, но чтобы дома был в девять, и ни минутой позже. Тогда он станет клянчить: «А можно в десять?». Если я ему напишу: ладно, но чтобы ночевал дома, мы в полной безопасности.

— Годится, — говорю я. — Хорошая мысль.

— В-общем, когда Джеб приходит к нам — заходит пообедать и наливает себе кока-колы, — я сам становлюсь религиозным полицейским. Просто не могу удержаться. «Эй, Джеб, а тебе это можно? Тебе случайно не запрещено пить кока-колу?» Каждый раз это повторяю. Тяга неудержимая. Мы все не прочь нарушать собственные правила, но строго следим, чтобы другие не нарушали свои.

— А им правда запрещена кока-кола? — спрашивает Деб.

— Не знаю. Джеб каждый раз говорит: «Ты имеешь в виду кофе, и вообще, не суйся в чужие дела».

— То, что происходит в Иерусалиме, известно только Иерусалиму, — говорю я. Но у них там, наверно, эту рекламу не показывали: Марк и Лорен даже не улыбнулись.

И тут моя Деб… Не может молчать, понимаете ли:

— А вы слышали про тот скандал? Про мормонов и список холокоста.

— Как в «Мертвых душах», — пытаюсь я разъяснить. — Как в книге Гоголя, только в жизни.

— Думаете, мы эту книгу читали? — удивляется Марк. — Интересно, когда — когда стали хасидами или раньше? — с этими словами он передает мне косяк, и его фраза звучит слегка агрессивно, но и слегка шутливо. А потом — ведь одно другому не помеха — он наливает себе водки.

— Они взяли списки погибших, — говорит Деб, — и взялись их прорабатывать. Взяли людей, которые умерли иудеями, и принялись обращать их в мормонизм. Обращать шесть миллионов человек против их воли.

— И вас это напрягает? — спрашивает Марк. — Ага, вот какие заботы не дают американским евреям спать по ночам?

— Что ты имеешь в виду? — говорит Деб.

— Я имею в виду…

Но Шошана прерывает его: — Йури, не говори им, что ты имеешь в виду. Оставь.

— Ничего, мы выдюжим, — говорю я. — Нам даже интересно. От этого вещества, — говорю я, указывая примерно в сторону баночки от Altoids, — наш ум созрел. Мы пришли к постижению самых высоких истин.

— Пришли, у нас же приход, — говорит Деб на полном серьезе. Без тени юмора.

— Ваш сын… он, похоже, хороший парень.

— Не надо про их сына, — говорит Шошана.

— Не надо про нашего сына, — говорит Деб. Тут уж я дотягиваюсь, хватаю ее за локоть. — Продолжай, — говорю я Марку.

— Мне кажется, — говорит Марк, — что ваш сын не похож на еврея.

— Как вы можете так говорить?! — восклицает Деб. — Вы сами-то понимаете, что несете?!

Но обида Деб проходит почти незамеченной. Из-за моей реакции. Я хохочу — так громко, что ко мне все оборачиваются.

— В чем дело? — спрашивает Марк.

— Он не похож на еврея? Тебе кажется, не похож? Погляди на себя: шляпа, борода, ботинки с квадратными носами. Осмелюсь сказать, надо приложить массу усилий, чтобы показаться евреем в твоих глазах. Это как… ну не знаю… вот если бы Оззи Осборн или ребята из «Кисс» подошли к Полу Саймону и сказали: «Нам кажется, не похож ты на музыканта».